15.11.2015
Мама — в колонии. Она чуть ли не единственная, кто сегодня сидит там по делу «Оборонсервиса»
С мамой пять лет назад
Фото из личного архива
Дмитрий БЫКОВ: «Я оказался ее преподавателем»
Пара слов от научного руководителя. Настя Егорова — моя дипломница на журфаке, пишет работу о русских послереволюционных дневниках, о специфике жанра и авторского образа в «Окаянных днях» Бунина и «Черной книжке» Гиппиус.
Ну, Егорова и Егорова, распространенная русская фамилия. И когда она меня попросила помочь с трудоустройством, я удивился:
— Зачем тебе, ты же на дневном?
— Деньги нужны,— просто сказала Егорова.— Передачи матери возить. Я дочь Егоровой из «Оборонсервиса».
Это потом я узнал, что первая попытка трудоустройства у нее чуть не закончилась гибелью, потому что она там подрядилась вместе с подругами-англичанками торговать элитными собаками, и, развозя этих собак, попала в автокатастрофу, умудрившись в нескольких местах сломать позвоночник, шесть ребер и получить коллапс легкого. Но это было год назад. Сейчас она уже вся срослась, исправно пишет диплом и ездит к матери раз в три недели.
— Вот про это и напиши,— сказал я ей.— Если в «Новой» понравится, они возьмут. Зачем тебе искать тему, когда ты вон сама уже — тема.
И она действительно тема, потому что, знаете, очень трудно так резко поменять статус, из вполне обеспеченной семьи оказаться в совершенно необеспеченной, да еще на тебя и смотрят с некоторым злорадством, хотя вообще-то на журфаке люди хорошие. Я даже думаю, что дети российской элиты — какова бы ни была сама эта элита — имеют дополнительный шанс вырасти хорошими. Примерно как Маленькая разбойница у Шварца. Хотя нечто подсказывает мне, что Ирина Егорова до атаманши недотягивает.
Короче, вот что она написала. Мне очень понравилось. Хотя выполнять такое задание и не бить на жалость — очень трудно.
Первое, что спрашивает у меня, нагруженной хозяйственными сумками в половину моего веса, таксист на вокзале города Владимир морозным октябрьским утром: «Вам туда, на зону, да?» Тем самым снимает необходимость объяснений, к которым я за долгую эту историю так и не могу привыкнуть. Уже в машине следует череда бестактных вопросов: «А у вас там кто? Сестра, мама? А вы первый раз? А сколько дали? А за что?» Сведения эти служат неизбежными чаевыми к 1000 рублей, которые водитель получает за 40 км от Владимира до поселка Головино. В такие моменты я скучаю по лондонским кэбам, где можно спрятаться за пластиковой стеной молчания между водителем и пассажиром. Однако плюсы есть и у русской болтливости, и у любопытства к чужим проблемам — таксист рассказывает мне восхитительный анекдот, который возвращает мне обычную язвительность и самообладание: «Мы вот сейчас будем сворачивать с трассы на проселочную дорогу на Гусь, а потом еще дальше, на Головино. Раньше там вместо асфальта были ямы, а вот когда Васильеву везли в колонию, специально для нее от трассы до зоны новый асфальт положили — гладкий, как стекло!» (Асфальт, кстати, и правда хороший, хоть и явно старше васильевского этапа.) Знал бы ты, таксист, к кому я еду…
В 6.30, будучи наученной долгими 16 месяцами в «Печатниках», когда зимой приезжаешь к 5.30 в СИЗО, записавшись с вечера, а оказываешься двадцатым в очереди… Я, как отличница, с рассветом уже входила на территорию. Тишина вокруг звенящая, напротив зоны — церквушка, одноколейка, припорошенная снегом, и пустая автобусная остановка. Полное отсутствие людей наталкивает на страшную догадку — неужели санитарный день?! В такое время предприимчивые родственники заключенных, сотрудники и адвокаты СИЗО номер 6 в «Печатниках» уже грызлись за очередь, места в списке и дефицитные бланки адвокатских требований и списков для передачи. А здесь — тишина и пустота. Ни души. После беглого обследования территории была обнаружена дверь с надписью «Комната приема передач» — заперто. Холодно. Обнадеживает, ничего не скажешь. Нехарактерное отсутствие камер придало мне смелости проверить пару соседних дверей, одна из которых оказалась открытой, табличка внутри гласила: «Бухгалтерия». Наличие широкого подоконника и батареи под ним развеяли последние сомнения насчет правомерности моего нахождения здесь. Полчаса спустя из глубины помещения появилась женщина в форме и шерстяном платке, с трудом подавив в себе желание спрыгнуть с подоконника и встать по стойке смирно, я все-таки выяснила, что передачи с восьми утра, в той самой запертой комнате, и что «раз уж приехали», то и на подоконнике погреться можно.
Смутное беспокойство о сохранности сумок, оставленных на пороге «комнаты для приема», и возможная конкуренция за первое место в очереди (зря я, что ли, выехала из Москвы на поезде в 2.20) вытащили меня обратно на холод. Дверь заветной комнаты оказалась открытой, но недоступной — проводился утренний инструктаж сотрудников. Женщина в телогрейке кормила вареной колбасой местную кошку шпротного окраса. Колбаса осталась нетронутой, кошка надменно удалилась. А у меня промелькнула злая мысль, что кошек здесь кормят лучше, чем людей.
В 8.00 удалось проникнуть в вожделенную комнату, а конкуренты так и не возникли. В окошке для приема передач обнаружилась тетя в форме, но без халата, с вполне человеческим лицом и приветливым выражением. Это было… Неожиданно. Обычно люди, причастные к этой системе, смотрят на тебя либо с чувством собственного превосходства и сознания безграничной власти в глазах, либо как мои старые знакомые, майоры ФСБ, которые регулярно заходили на чай во время зимней сессии на моем первом курсе. Искали у меня на кухне мою маму и вежливо интересовались, не укрываю ли я ее. Во взгляде этих людей просвечивает: «Я знаю что-то, чего не знаешь ты». Даже если это совсем не так. И им совершенно невозможно отказать, особенно когда они ловят рукой дверь, которую ты сам перед ними ключом и открываешь, и спрашивают, а не хочу ли я поговорить. По сей день мне интересно: если бы я отказалась, они бы ушли?
А дама в окошке для приема передач выглядела очень даже человечно. Скептически оглядела мой распечатанный список на установленном бланке (распечатанные, а не рукописные бланки в СИЗО — знак особой заботы передающего о сотрудниках, чтобы те не ломали глаза, разбирая почерк).
В «Печатниках» вообще принято заботиться о сотрудниках, а то как вернут тебе половину продуктовой передачи, и ешь потом эти пять коробок сухих завтраков до посинения, или пририсуют перевес за текущий месяц, и сиди до 1?го числа следующего… Хорошее настроение принимающего — залог сытости заключенного.
Мои переупакованные в одноразовые пакеты на молнии из IKEA продукты вызвали ухмылку. Оказывается, здесь так не принято — все должно быть в заводской упаковке, проверяют и распаковывают при тебе. В «Печатниках» такая дотошность в упаковке вызывала снисхождение принимающих и сильно ускоряла процесс приема передачи. Я все еще не перестала морщиться от правил: «Не больше десяти трусов, а то свяжут и повесятся на них»; упаковку влажных салфеток нужно обязательно разрезать и перебрать, не важно, что они после этого больше не влажные; а шампунь обязательно должен быть перелит из бутылки в полиэтиленовый пакет, хотя с тем же успехом его можно было и просто вылить. Человек со временем приспосабливается ко всему, к любой степени издевательства и унижения. Наверное, еще прошло недостаточно времени для полного смирения.
Здесь пачку кофе в заводской вакуумной упаковке вспарывают ножом и высыпают вместе с обрезками в полиэтиленовый пакетик. Новые правила нашей новой действительности. Из всей передачи домой со мной поехали только макароны, которые оказались недостаточно быстрого приготовления, и пирожки в неубедительно заводской упаковке. Для первого раза — очень хорошо. Наверное, меня пожалели.
Второй раз за день меня пожалел дальнобойщик. С территории я вышла в 10 утра, и неожиданно выяснилось, что последний утренний автобус до Владимира уже ушел, а следующий только в два часа дня. Все нормальные люди уже уехали на работу. А достаточной предусмотрительностью, чтобы взять номер таксиста, который привез меня сюда, я, как оказалось, не обладаю (вот когда жалеешь, что «Яндекс.Такси» — явление не повсеместное). Поймать машину не удавалось довольно долго: местные жители не особо отзывчивы. Когда передо мной начала тормозить фура, дилемма в моей голове между замерзнуть и сесть к незнакомому дальнобойщику в кабину решилась довольно быстро: уж больно человечный был вид у водителя. В 21 год первый раз прокатилась на фуре и была очень благодарна ему за молчание.
Анастасия ЕГОРОВА —
для «Новой»